Исторические заметки 📝 Интересно, познавательно и лаконично... с картинками!!! 😃 Тот случай, когда нравятся предметы истории и экономики 🎓
"...население вступивших в войну стран встречает известие о войне с невероятным …воодушевлением!" 28 июля 1914 года началась Первая мировая война.
Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В ответ на это Российская империя начала мобилизацию (вначале частичную, но очень быстро перешла к полной). Германия, союзница Австро-Венгрии, объявила войну России. Затем вторглась в Бельгию и объявила войну Франции. Англия на следующий день объявила войну Германии. Потом к войне присоединились Османская империя и Болгария на стороне Австро-Венгрии и Германии, Италия на стороне Антанты. Ну и в 1917 в войну влезли США в качестве мирового арбитра. Кроме «великих держав» в войну также были втянуты их доминионы и сателлиты. Разумеется, каждая из воющих стран преследовала собственные интересы, и это отнюдь не благополучие своего народа. Чем всё это закончилось, прекрасно известно: 4,5 года бессмысленной бойни, унесшей 10 млн жизней, распад четырех империй, революции, экономический кризис и вишенка на торте – Вторая мировая война, которую многие историки, на мой взгляд совершенно справедливо, считают продолжением Первой мировой.
Но это будет потом. А в 1914 году, и вот это самое примечательное в этой истории, население вступивших в войну стран встречает известие о войне с невероятным …воодушевлением! «Толпы людей выходили на площади, радостно размахивали шляпами и кидали в воздух чепчики. «Еще ни одна война не начиналась при таком массовом непонимании ее природы и трагичности», — писал британский историк Норман Стоун. Все политические партии, забыв прежние раздоры, объединялись вокруг главы своего государства в желании покарать обидчиков. Несговорчивых быстро устраняли. Немецкие социалисты сплотились вокруг кайзера, российская оппозиция в патриотическом порыве забыла о своей ненависти к монархии, даже буйные британские суфражистки агитировали женщин помогать стране в борьбе с немецким милитаризмом и идти на заводы вместо мужей, ушедших на фронт».
Французский посол в России Жорж Морис Палеолог так вспоминал этот день: «Сегодня в три часа дня я отправляюсь в Зимний дворец, откуда, согласно обычаю, император должен объявить манифест своему народу. Я — единственный иностранец, допущенный к этому торжеству, как представитель союзной державы. Зрелище великолепное. В громадном Георгиевском зале, который идет вдоль набережной Невы, собрано пять или шесть тысяч человек. Весь двор в торжественных одеждах, все офицеры гарнизона в походной форме. Посередине зала помещен престол и туда перенесли чудотворную икону Казанской Божьей Матери <…>
После окончания молитв дворцовый священник читает манифест царя народу, — простое изложение событий, которые сделали войну неизбежной, красноречивый призыв к национальной энергии, прошение о помощи Всевышнего, и т. д. Затем император, приблизясь к престолу, поднимает правую руку над Евангелием, которое ему подносят. Он так серьезен и сосредоточен, как если бы собирался приобщиться Святых Тайн. Медленным голосом, подчеркивая каждое слово, он заявляет: «Офицеры моей гвардии, присутствующие здесь, я приветствую в вашем лице всю мою армию и благословляю ее. Я торжественно клянусь, что не заключу мира, пока останется хоть один враг на родной земле». Громкое ура отвечает на это заявление, скопированное с клятвы, которую император Александр I произнес в 1812 году.
В течение приблизительно десяти минут во всем зале стоит неистовый шум, который вскоре усиливается криками толпы, собравшейся вдоль Невы. Внезапно, с обычной стремительностью, великий князь Николай, генералиссимус русских армий, бросается ко мне и целует, почти задавив меня. Тогда энтузиазм усиливается, раздаются крики: «Да здравствует Франция… Да здравствует Франция…»
Сквозь шум, приветствующий меня, я с трудом прокладываю себе путь позади монарха и пробираюсь к выходу. Наконец, я достигаю площади Зимнего Дворца, где теснится бесчисленная толпа с флагами, знаменами, иконами, портретами царя.
Император появляется на балконе. Мгновенно все опускаются на колени и поют русский гимн. В эту минуту, для этих тысяч людей, которые здесь повергнуты, царь действительно есть самодержец, отмеченный Богом, военный, политический и религиозный глава своего народа, неограниченный владыка душ и тел».
Во Франции война также была встречена всеобщим ликованием. Толпы людей собирались на вокзалах проводить мобилизованных резервистов. Девушки отправлялись на фронт, чтобы стать сестрами милосердия. Вот зарисовка пехотного офицера, отправившегося воевать из Парижа: «В 6 часов утра, даже не огласив воздух гудком, поезд медленно отошел от перрона. Неожиданно, словно пламя, вырвавшееся из дотоле тлевших углей, грянула «Марсельеза», заглушив слова последних напутствий. Собравшаяся на перроне толпа хлынула за составом. Мы сгрудились у открытых окон, стараясь поймать последние обращенные на нас взгляды. Нас приветствовали на каждой станции, махали шляпами и платками из каждого придорожного домика. Женщины подбегали к самому поезду, забрасывая вагоны цветами и посылая воздушные поцелуи. Неслись возгласы: «Да здравствует Франция! Да здравствует армия!» Мы кричали в ответ: «До свидания! До скорой встречи!»
В Британии речь министра иностранных дел Эдуарда Грея в парламенте, где он объяснял необходимость вступления в войну, была встречена неистовыми аплодисментами. Чтобы подать этот вопрос должным образом, министр, умышленно не надеясь на собственное красноречие, воспользовался цитатой из громоподобной речи Уильяма Гладстона, произнесенной в 1870 году: «Могла бы Англия стоять в стороне и спокойно наблюдать за совершением гнуснейшего преступления, навеки запятнавшего позором страницы истории, и превратиться, таким образом, в соучастника в грехе?» У Гладстона позаимствовал он и фразу, выражающую основную идею — Англия должна выступить «против чрезмерного расширения какой бы то ни было державы». Своими словами Грей сказал следующее: «Я прошу палату общин подумать, чем, с точки зрения британских интересов, мы рискуем. Если Франция будет поставлена на колени… если Бельгия падет… а затем Голландия и Дания… если в этот критический час мы откажемся от обязательств чести и интересов, вытекающих из договора о бельгийском нейтралитете… Я не могу поверить ни на минуту, что в конце этой войны, даже если бы мы и не приняли в ней участия, нам удалось бы исправить случившееся и предотвратить падение всей Западной Европы под давлением единственной господствующей державы… Мы и тогда потеряем, как мне кажется, наше доброе имя, уважение и репутацию в глазах всего мира, кроме того, мы окажемся перед лицом серьезнейших и тяжелейших экономических затруднений». Парламент, слушавший его с «напряженнейшим вниманием» более полутора часов, разразился бурными аплодисментами, красноречиво говорившими об одобрении.
В Германии эйфория была столь сильной, что даже получила в истории и литературе отдельное название — «Августовское воодушевление». Иногда этот период единения немцев еще называют «духом 1914 года». Сам кайзер Вильгельм, облаченный в армейскую полевую форму, выступал с балкона своей резиденции перед возбужденной толпой: «Для Германии настал грозный час испытаний. Окружающие нас враги заставляют нас защищаться. Да не притупится меч возмездия в наших руках… А теперь я призываю вас пойти в церковь, преклонить колени перед Богом, справедливым и всемогущим, и помолиться за победу нашей доблестной армии».
Всеобщее ликование и единение завладело немцами. Газеты писали: «То, что пережила Германия в эти дни, — великое чудо самообновления, отбрасывания всего мелочного и чуждого, своего рода могущественное пробуждение национального характера. Об этой неделе августа будут говорить до тех пор, пока существует немецкий народ и звучит немецкая речь. Картины и голоса этой недели будут сопровождать жизнь всякого, кто был ее свидетелем. Предрассудки пали, заблуждения были рассеяны, люди, между которыми, казалось, пролегают Гималаи, признали друг в друге соотечественников».
А вот какими словами описывал нахлынувшие на него чувства Адольф Гитлер, будущий глава Третьего рейха, оказавшийся 1 августа на Одеонсплаце в Мюнхене, где в этот день зачитывали указ о полной мобилизации: «Нисколько не стыдясь своих чувств, я упал на колени и всем сердцем благодарил Господа за оказанную мне милость жить в такое судьбоносное время».
Во всех странах на призывные пункты валом повалили добровольцы. Анархист Петр Кропоткин писал: «При данных условиях всякий, кто чувствует в себе силы что-нибудь делать, и кому дорого то, что было лучшего в европейской цивилизации, и то, за что боролся рабочий Интернационал, может делать только одно — помогать Европе раздавить врага самых дорогих нам заветов: немецкий милитаризм и немецкий империализм».
И никто не предполагал, во что всё это выльется…
Выводы делайте сами.
Все цитаты взяты из открытых источников))
